Русская женщина в китайском мужском монастыре
В мужской буддийский монастырь города Цзиси, провинции Хэйлунцзян отправилась в гордом одиночестве. Китайские друзья, проверив, твердо ли я выучила название населенного пункта, где следует остановить автобус, дали отмашку водителю: "Попутного ветра!"
Цзиси город промышленный. Черный, как называют его сами жители провинции.
- Люди там живут черные, и души у них черные, - пояснил водитель, подбирая очередного пассажира - попутчика, - так что у монахов много работы. За всеми мыслями не уследишь. Киваю, и обещаю быть осторожнее. Просто так разговоров, из любопытства, не заводить.
Монастырь нависает над бетонкой. От ветра чуть склоняются молоденькие сосны, позванивают колокольчики на расписных загнутых храмовых крышах. И ни души. Зато чувствуется хозяйская рука - недавно отзолоченные драконы, уложенная брусчатка, установлена уличная подсветка. А храмовые фрески напоминают коллажи глянцевых журналов. Лики будд и бодхисатв выписаны по канонам, а лица и фигуры многочисленных учеников массовки уже согласно правилам европейской школы живописи. Старая сказка на новый лад, чувствую себя потерявшейся во времени.
Первый живой человек, которого встретила в монастыре - мальчик лет десяти. В одеждах послушника, все как полагается.
- Здравствуйте, вы откуда?
- Из России.
- Вы кушали? У нас время обеда.
Так я попала в монастырскую столовую и окунулась в кухню монастырской жизни.
Пищу здесь готовят в огромных котлах, на открытом огне, по традиционным рецептам. Мяса и яиц не едят, молока не пьют. Угощают рисом, спаржей и жареным арахисом. Все сдобрено соевым соусом и мантрами. Женщинам находиться на территории не возбраняется, согласно буддийским поверьям и у мужчин и у женщин одинаковое сознание. В пантеоне даже есть парочка просветленных женского пола. Храм молодой, всего 15 лет. Восстановлен на фундаменте старого силами самих монахов и настоятеля Синь Юня. "Белая женщина, из России", - вслух тянет он и приглашает гостью в дом. В смысле - келью. Ему за семьдесят, из семьи интеллигентов, был сослан, больше 20 лет отработал на полях за китайские трудодни. На старости лет стал буддистом. Синь Юн живет в комнате около 10 квадратных метров вместе со своим учеником. Тем самым парнишкой, что пригласил меня откушать. Кровать, стол заваленный бумагами, книгами и газетами. А напротив мастера, на такой же кровати спит мальчик. Когда мастер оставит этот мир мальчик будет спать на его кровати, а на свою положит следующего ученика. Который, в свою очередь станет правопреемником монастыря. Так здесь сохраняется передача линии. От учителя к ученику. В монастыре всего тридцать монахов. Средний возраст 35 - 40 лет. Волей случая среди них оказывается Коля - Коля-Николай, бывший переводчик китайско - русской строительной компании. Он со скрипом припоминает русские слова и получает разрешение у Синь Юня быть моим проводником.
- Я стал монахом недавно, всего семь лет назад. Здесь спокойно. И всегда много работы. Свободного времени совсем нет, некогда о пустяках думать. Встаем в три утра, идем в храм. Потом кушать, потом работать. У нас и школа есть. Мы не очень образованны, а чтобы читать настоящие тексты, нужно очень много знать. После реформы письменности и упрощения написания иероглифики продолжателям древней традиции, по сути, приходиться учить два языка. Современный разговорный и тот, на котором написаны неотредактированные временем тексты.
- Это сложно, люди в монастырь приходят неграмотные. С компьютером у меня только один умеет обращаться, - вздыхает Синь Юнь, правя текст нового учебника по буддийской традиции, - но нам, по сути ничего не остается делать. Разрушением и восстановлением занимаются конкретные люди. Первые сделали свою долю работы, теперь наша очередь. Все циклично. Прощаемся сердечно. Хотя все участники заключительной сцены - мальчик, настоятель, бывший переводчик и белая женщина - уверены, что никогда не увидятся. Впрочем, слово никогда китайские монахи не произносят. И всегда поправляют - мы не увидимся только в этой жизни. Стою на остановке, слегка растерянная, и поджидаю автобус назад, в мир обычных расторопных китайцев. Мимо тянутся велосипедисты, и время от времени проносятся чиновничьи машины с тонированными стеклами. Достаю из кармана сотовый и включаю диктофон - чтобы на фоне проносящихся мимо машин, в моменты тишины, были слышны колокольчики на расписных крышах храма. А в России, когда очень припечет, включаю эту запись. И вспоминаю строчки Вертинского:
- И вот мне приснилось, что сердце мое не болит.
- Оно - колокольчик в фарфоровом желтом Китае…